Ветошь — 16
Culafic, George
в дальнем углу
прикрыл лицо фотографией
захохотал и слился со стеной
вор воспоминаний;

[indent] 'выдержки из святого домовского писания
Быть ему мальчиком-лоскутным-одеялком. Быть ему в прорехах. Быть ему неуклюжим и растерянным.
«Привет, тебе 16 и у тебя дырки в башке. Надеюсь, ты все еще это помнишь. И не перепутал свою комнату с чужой, брачо. Помнишь свое имя? Если нет, тогда всё плохо. Пусть зовут тебя Ветошью. Потому что, ха, ну а ты себя вообще видел?»
Записка над кроватью, по которой он сверяет свое существование каждый день. Знает наизусть, но все равно упрямо читает. Ощупывает себя внутренне, заставляет в мыслях проступать цветные пятна памятных событий. 
Нитки торчат отовсюду, тянутся за ним, только никак их Ветошь подобрать не может, чтобы подтянуть, вплести обратно, где им и место. Потому что памяти осталось немного — кто есть он, что есть Дом, да кто такие мальчишки-девчонки вокруг.
А вот кому что пообещал на той неделе, кому губу костяшками рассек, а кто обниматься лез — это стирается жестким ластиком, будто и не было.

— Ого, откуда фингал? — Скалится приветственно и обезоруживающе, почти светится изнутри. И ловит недоуменный взгляд напротив, пригвоздивший к полу.
— Иди ты, Ветошь. Придурок.
И что-то скребется внутри. Что-то знакомое, но нащупать уже невозможно. Потому не стыдно совсем, только чуть-чуть колко — злятся точно на него, и смотрят волком, да только не за что ему извиняться, не за что расшаркиваться. Опять что-то сотворил и не записал нигде. Балда.

Ветошь иногда про себя шутит, что его тоже будто не было, а потом сам же пугается своих слов. Потому что забыть себя — легче, наверное, умереть. За секунду до, успеть бы.
Сложно ему с собой, маятно. Голова дурная подводит, а импульсивность поступков он давно не контролирует. Не боится ни в драку влезть, ни колко шпильку воткнуть под ребро, словно хочет успеть наследить побольше, оставить зарубки и отметки, а потом себя же находить по этим хлебным крошкам.
«Пожалуйста, не пей кофе. Тебя с него штормит и тошнит. Только прочитай это перед входом в Кофейник, не затупи» — нашито поверх подкладки куртки, которую Ветошь носит, почти не снимая. Конечно, иногда везет, и он читает свое себе послание. А иногда вылетает из головы, и после Кофейника Ветошь выходит размазанным и злым, как стая диких псин. И уснуть не может до следующего утра.
Помимо записок, которые он точно увидит и прочтет (ну, должен, по крайней мере) Ветошь исправно пытался составлять дневники, носил в карманах карандаши и бумажки, но сам же с удовольствием свои рукописи терял. Теперь их можно найти скомканными и истоптанными в самых разных уголках Дома. Сам же Ветошь их почему-то не находил ни разу. Он уверен, что Дом его память с записок сжирает, а если так — то и искать нечего.
После того, как Шум пропал за Границей несколько витков Петли назад, Ветошь свято чтит правила Дома. Не пытается разгадать тайну третьего этажа, не срывает киносеансы от скуки, не ищет зеркал, чтобы проверить, существует ли. Кто-то скажет — присмирел, но Ветошь просто сдался и обозлился. И на правила, и на бессилие окружающих, и на серые стены, в которых, ему кажется, он все больше истончается и пропадает.
Шум пропал, а вдруг все тоже пропадут, и я останусь один, но даже их не вспомню?
Чуть левее приветственной утренней записки на стене у изголовья, прямо поверх старой краски тупым карандашом записывает имена воспитанников Дома. Запечатлевает, втискивает их, чтобы точно никак нельзя было вытравить. Пишет имя. Пишет, что помнит хорошего. Иногда оставляет грязные ругательства, но остывает и затирает пальцем. Краткая сводка характеристик, картотека, что ширится с каждой неделей.
Ветошь улыбается, пробегаясь по списку взглядом. Теперь здесь точно больше никто не исчезнет — он отчаянно в это верит. Разве что, первое имя в списке все равно Шум. Его ведь еще можно найти, если о нем помнить?

зарубки:
— носит куртку военного образца, возможно, подаренная кем-то из взрослых. Ветошь с ней почти не расстается, хоть и совершенно не помнит, чей это подарок. Она множество раз подшита заботливыми руками Мадам, за что Ветошь ей благодарен бесконечно;
— пытается рисовать картинки по памятным событиям Дома, но выходит мягко говоря нелепо, и потому безжалостно выкидывает рисунки, как только закончит их;
— любит браслеты и кольца, старается “вплетать в них память”, постоянно теребя и подкручивая;
— дерется не ради результата, а ради процесса;
— никогда не поймешь - сохранил он твой секрет, или забыл;
— с первого взгляда кажется, будто младшие вызывают у него только раздражение и усталость. на самом деле — убьется за каждого;
— передний зуб сколот, возможно, в драке с Шумом. не может сказать точно, но считает, что именно друг оставил на нем след на память;
— злится до одури, когда напоминают о пробелах в памяти;
— к Старшим и Хозяевам Дома относится с интересом, часто перенимая их повадки, потому что мечтает вырасти;
— если чего-то не помнит, легко может выдумать, и звучать будет максимально убедительно.

[indent] 'внешность асоциальная/личина/возможности
Прыгун.
Изнанка заставляет Ветошь хмуриться, не спать ночами. Её почему-то он не забывает. Если выпадает, то сам выход обратно никогда не найдет. И отыскать Ветошь в туманной Изнанке сложно — его образ там почти бесплотный, рассыпающийся. Такой, каким видит себя в кошмарах.
По просьбе знающих может красть чужие воспоминания, перешивать их, заменяя другими. Не особенно любит это делать, но если уж Хозяева попросили… Платит за это кусками себя — собственные базовые воспоминания стираются, заменяясь чужими, особенно болезненными и колкими. Различить подмену сам не может, поэтому часто склонен думать о своем прошлом хуже, чем оно было. Оттого и лоскутный.

[indent] 'наружная информация
всё здесь
[indent] средство связи: лс

Отредактировано Ветошь (Nov 22 2023 08:03 pm)