аксиома — 17 — китобои
henning may
r e m e m b e r:
satan was the first to demand equal rights


[indent] 'выдержки из святого домовского писания
[indent]
в любой игре нужно сначала узнать правила.
а после принять.
желательно внутрь, не сплёвывая.
в новом доме правил не рассказывают. объясняют на пальцах, пишут на стенах, рисуют в воздухе, но не рассказывают. мальчик выделяет одно единственное, вешает его в красную рамку, прибивает гвоздями прямо себе на лоб -
учись выживать
смотри по сторонам и под ноги. следи за языком и руками. пацан думает, что на деле мало, что поменялось. запретов больше не стало. условие по-прежнему одно - главное, не попадайся. а если попался, то бог тебе в помощь.
(веришь или нет?)
насилие - это грех, так учили тебя там, что теперь принято называть нржнст или лучше вообще не произносить вслух.
в доме же насилие - всего лишь ещё один язык, на котором говорят, на котором мальчик говорить не умеет. прижимает к груди гитару, кассеты рассыпаются по полу, скромные пожитки и те не уберёг? старшие уходят, оставляют после себя назвища и устои, вскормленных ненавистью щенков, у кого-то режутся зубы, у кого-то когти становятся острее, у кого-то вырастают крылья, кто-то находит своего мессию.
(меняет одного на другого)
в наружности остались солнце, цветные витражи и запах ладана.
в стенах дома мальчик нашёл бога, семью и запах травы.
дешёвый стартовый пакет.
руки сжимают гриф крепче, оказывается им можно ещё и бить.
насилие - это грех, но чтобы быть ёбаным праведником для начала нужно выжить.
[indent]
аккорд рождается быстро, почти безболезненно из церковного хора и чужих мучительных молитв.
в 13 уже поздно пытаться слиться со стенами, надписи хлёстко щёлкают по запястьям, - не смотри, не трогай, не произноси вслух. в 13 остаётся только вдыхать враждебный воздух, впитывать его порами, сдирать подсохшие корки с обветренных губ и кровоточить. жадно и липко.
мальчик смотрит открыто, никогда не отводит взгляд, судьбу свою учили принимать кротко, и голову склонять только в молении своему богу. настоящему и единственному. мальчик раскручивает плёнку туда и обратно как заведённый, слушать всё равно не на чем. и губами перебирает часто, но не слышно, одновременно с тобой. 
там за такое били указкой. чаще всего по пояснице, чтобы не было так заметно.
там осталось за серыми стенами.
здесь за такое бьют по ебалу, и мальчик удовлетворённо кивает.
и да прибудет с тобой бог. и да поможешь ты мне обрести отца и постичь правду.
мальчик превращает свою боль в музыку, чужую боль в музыку, всё превращает в музыку, плетёт из неё тонкие ранимые узоры, усыпляет бдительность и ищет правду в самых укромных местах.
подойди поближе, расскажи мне свою историю, -
(помолчи, послушай мою истину).
в 13 ты либо ломаешься пополам как спичка, после одного удара,
либо разгораешься ярче синим пламенем, находя разлитый на полу бензин.
мальчик принимает свою судьбу покорно и с лёгкой улыбкой, глаза опускает только на гитару. или же закрывает вовсе.
в 13 в доме ты уже не просто мальчик, ты аккорд.
и ты играешь свою музыку.
(или музыку своего бога)
[indent]
в 15 всё, что у тебя остаётся от самого себя - это голос.
скрипящий, царапающий нёбо, заливающийся в глотку мёдом, тихий или как-то ёбано-послушный. струны гитары в руках отзываются легко и безмятежно, останавливают время, просят подождать. слова оседают на языке, не вырываются внутрь. ты перекатываешь их с места на место, они стукаются о зубы, хрустят и разбиваются, вспарывают щеки, и ты давишься кровью, захлёбываешься. сплёвываешь на пол, пока руки живут собственной жизнью. раз за разом задевают струны. сигаретный пепел покрывает кожу, лижет доверчиво, аккорд не обращает внимания. перед лицом пляшут дикие демоны, скалятся бешено, скалятся громко, цепями лязгают в такт, аккорд покачивает ногой, убаюкивает. они жмутся ближе, поскуливают и извиваются в танце. они знают, что их ждёт.
когда ты закончишь, от них не останется и следа.
ты запечатаешь их внутри, раскрошишь, пережуешь, перемелешь в мелкую крошку, проглотишь, не запивая. улыбнёшься, едва ли застенчиво, но им точно понравится, потому что когда ты щёлкнешь пальцами, они проснутся, выйдут из транса и будут смотреть на тебя затаив дыхание.
восхищенно.
потом они будут рассказывать, что слышали твою лучшую песню. слов не запомнили, но ощущение. вот что было самым важным. а им стало легко. им стало весело. стало спокойно. им захотелось жить? аккорд принимает оплату сигаретами, коллекционирует пачки, оставляет из каждой по одной незнакомой.
(иногда берёт твоими секретами, но тебе ведь уже не жалко?)
потом они будут рассказывать, что слышали твой голос. и у тебя определённо сопрано. другие будут спорить и утверждать, что тенор (будут смеяться, но он ведь не девчонка, но отметать такую вероятность всё равно не будут, ведь они слышали, правда?). аккорд всегда говорит еле слышно, едва разберёшь, что именно.
(иногда принимает оплату натурой, складывает назвища в голове, один к одному, не похожие друг на друга.)
чужие демоны обосновываются внутри, сжимают внутренности, мешают дышать, и аккорд старается не выпускать гитару из рук и сочиняет всё новые отходные. не испытывает недостатка в словах.
они разъедают стенки желудка, остаются осадком, чтобы когда-нибудь точно расплавить плоть до основания и выбраться наружу, но аккорд ест за троих (хотя достаточно и куска хлеба), запивает чистой водой.
недовольные вопли он душит старыми сломанными кассетами и приёмником, подкрутить громкость на максимум.
сколько может вместить в себя один маленький человек?
аккорд продолжает проверять, начиная играть снова.
и снова.
и снова.)
всё, что у тебя остаётся голос,
который никто не слышит.
не на самом деле.
[indent]
аксиоме повезло меньше.
он выдирает право на жизнь из цепких пальцев вожака, когда смотрит на него прямо, а после отступает на шаг. стирает с губ привкус изнанки, после моет рот с мылом, разглядывает бешеные зрачки в отражении, кажется, ещё видит сизый дым и чувствует жжёный запах.
ахав цедит сквозь зубы что-то о терпении и чистых помыслах, жалит больно и прицельно.
аксиома кивает медленно, завороженно и увлеченно, внимает словам своего бога. повторять дважды ему не нужно, он знает своё место и остаётся за спиной вожака, прямо за правым плечом.
(после стоит голыми коленками на скользкой плитке и считает от нуля до ста)
аксиома доказывает свою нужность самому себе и.
и никогда не ошибается.
аксиома укрощает тёмных демонов, устраивает горючие танцы, пока вожак несёт свой пост, слушает истории о том, что было и чего не должно быть, успокаивает прибрежным шёпотом
и закладывает благодатную почву своими песнями.
аксиома никогда не ошибается, когда говорит, что знает, где у тебя болит.
никогда не ошибается, когда говорит, что знает, как тебе помочь.
(это совсем нетрудно, прийти к богу)
[indent]
пастух ведёт свою паству на заклание.
слов никогда не бывает достаточно, они льются из него непрерывным потоком, едва ли хоть кто-то понимает их суть. отец всевышний, обрати свой взор на детей своих божьих, окропи святой водой, да не захлебнутся они от счастья. да увидят светлое будущее. да останутся только достойные, только чистые помыслами своими. красивые и душой и телом.
(аминь, блядь.)
аксиома улыбается тонко, губы вытягиваются в острую линию, делает это за двоих, скрывается за чужим плечом, не попадается ни под руку, ни на глаза, но звать его не нужно. он остаётся рядом тенью на стенах и над изголовьем. отец наш не любит бесовских плясок, не держит в руках поводка, но хлестает больнее, чем зубы гарпий выдирают кусок мягкой плоти. боль - лишь в твоей голове, боль пройдёт, раны заживут, но голос будет жить в голове
вечно.
слов никогда не бывает достаточно, но они прорастают мыслями, дают корни, - ахав после лишь пожинает плоды.
закройте глаза и услышьте голос. чей он? монотонный гул нарастает, когда отец выпрямляется, когда чувствует солёный привкус предательства на губах. яд разъедает плоть, выжигает внутренности, и не будет прощения тем, кто осквернил священный очаг, последний оплот нравственности.
аксиома провожает мутными глазами смертника: рыцарь остаётся без доспехов; у коня ломаются ноги, лопаются как неокрепшие ветки; рыцарь превращается в падаль, и глаза его выклюют птицы. преподнесут кому-нибудь в дар. всё это будет позже, всё это пока лишь сизый дым, которым китобой затягивается глубоко и душно, привычно и сладко, уже не заходится приступами удушающего кашля. испарения сативы отгораживают от мира, проникают в поры, забиваются в уши и забираются длинными пальцами в рот. едва ли аксиома различает реальность от. едва ли.
аксиома перебирает струны, ласково поглаживает их пальцами, зубы сводит от нежности. голос отца обретает силу, отражается эхом в подсознании, резонирует. китобои берут высокую цену за всё, что они могут дать; за всё, что могут отнять - будь то душа или демоны. их возможности ограничены только рамками установленными ахавом.
- ты смотришь на нас, ты хочешь быть с нами, но нам из вас никто
не нужен.
пастух ведёт свою паству на заклание
или же жечь костры?
[indent]
и когда бог говорит, что увидишь ты свет, да наступит конец или же новое начало, аксиома распахивает глаза и хватается за её руку.
у неё вместо сердца что-то горит, -
крошечный светлячок в тёмном-тёмном лесу, мерцает и указывает путь.
оголённый нерв, не скрытый толщей кожи, когда аксиома задевает его, она разгорается ярче.
- бога нет,
говорит она ему, сдувает волосы с лица, покрывает блёстками, аксиома ворчит недовольно куда-то в изгиб её птичьей шеи, оставляет отметины, чтобы видеть издалека, чтобы горела ярче, а ей отвечает, что в наказание за её греховное падение.
(но ладони подставляет и ловит, каждый раз ловит)
- я приведу тебя к нему, ты посмотришь ему в глаза и примешь мою веру,
аксиома никогда не ошибается, потому что никогда не врёт.
радиус поражения радиации не ограничивается стенами дома, уходит далеко вглубь.
она ведёт его за собой, звонко хохочет, распугивая птиц.
аксиома дышит глубоко и ровно, но потом
снова
опускается на холодный пол
и замаливает грехи.
[indent]
- бронхиальная астма с эпизодами хрипов, кашля, заложенности в груди и приступами удушья;
- несмотря на всё это курит траву; не то чтобы сильно активно, но периодически;
- бог есть, в доме он обрёл плоть и человеческое лицо;
- в наружности был сиротой и пел в церковном хоре;
- фанатичен, упрям и обаятелен;
- развитое чувство справедливости (иногда даже тошнит).
[indent]
[indent] 'внешность асоциальная/личина/возможности
прыгун; все прыжки происходят по накурке, едва ли он осознает, что это реально; на изнанке - пан/сатир с хвостом, рогами и с козлиными ногами с неизменной флейтой в руках; пьяный или обдолбанный вусмерть.
[indent] 'наружная информация
[indent] средство связи: лс.